Садху смеялся…

Садху смеялся – искренне, открыто, непринуждённо. Волны разбивались о берег, искрящиеся капли взмывали вверх, переливаясь в лучах яркого индийского солнца и отражая в себе всё, что было вокруг – прибрежные камни и ровную линию горизонта, суетящиеся у берега рыбацкие лодки и глубину синего океана, кружащих над берегом птиц и хладнокровно скользящих на глубине крупных рыб. Садху смеялся – как никогда за всю свою сознательную жизнь.

Сознательная жизнь Садху была долгой. Она началась, наверное, с самого рождения, когда он осознал бренность материального мира и погрузился в молчание, созерцая окружающую его суету и изменчивость, тщетность усилий и тленность материи. В ярких красках он видел дисгармонию, в громких звуках – диссонанс, а в радости – попытку убежать от страданий. И он дал обет воздержания – от речи, от отношений, от удобства, от вкусной пищи и приятного общения.

В воздержании он копил сдержанность, в молчании – мудрость, в уединении – удовлетворённость. Шли годы, и копилка духовных ценностей становилась всё тяжелее и тяжелее. Он берёг её как величайшую драгоценность, водрузив на плечи и в опасении потерять накопленные богатства всё время нося с собой. И вот, к закату своей жизни он стал скупцом…

Солнце уже клонилось к горизонту, а Садху всё смеялся и смеялся. Он заразил своим смехом всю округу, девушки в разноцветных сари вышли на берег и начали танцевать в розовых лучах солнца, детишки в оборванных одеждах бегали босые по песку и играли в догонялки, и даже суровые лица рыбаков расцвели в добродушных улыбках.

А Коти Кот сидел в сторонке и понимал, что сознательная жизнь Садху только что началась. Она началась здесь, на берегу Индийского океана, в то самое мгновение, когда Садху обнаружил, что потерял свой драгоценный сундук и… засмеялся – искренне, открыто, непринуждённо.