Садхана

Каждое утро он оказывался на краю этого разлома. По одну сторону – после долгой ночи всё ещё копошились мыши, устраиваясь в своих норках, и тихонечко шуршали пушистыми крыльями совы, тараща широко раскрытые глаза вдаль, где по другую сторону разлома зарождалось розовое утро – воробьи и галки начинали крутить головами, всматриваясь глазами-бусинками в очертания крыш и прикидывая, где можно разживиться хоть какой-нибудь едой в это холодное мартовское утро.

Уже не ночь, но ещё не день. Ещё не вдох, но уже не выдох. Уже не мысль, но ещё не слово. Коти Кот почувствовал, что завис… Завис над бесконечной бездной межвременного разлома, глубина которого измерялась нет, не метрами и не минутами, и никакой другой системой измерений. Он ощущал эту глубину как живую сущность, каждый вдох которой – это уже не начало, а каждый выдох – ещё не конец. Глубина манила и звала Кота в себя, к себе, всего его, навсегда…

Каждое утро он стоял на краю этого разлома, прислушиваясь к звукам уже не тишины, но ещё не слова и ощущая себя уже не телом, но ещё не Душой. Стоял и не решался сделать шаг навстречу… Расстояние казалось ему неодолимым, а встреча – неосуществимой. Он стоял в нерешительности и страхе. А бесконечная бездна продолжала терпеливо ждать, вибрируя и сияя своей потрясающей глубиной не где-нибудь, а в самом сердце Коти Кота.