Зимнее солнце не поднимается высоко, и потому его свет останавливается в окнах невысоких домов, ложится на черепичные крыши, задерживается в кронах деревьев, давая возможность теням устраивать игры на улицах города. Тени – это гонцы света, его продолжение. Это штрихи, которыми свет рисует свои картины. Это акценты, без которых не понять чего-то важного. Не будет света, не будет теней. Их игра делает яркими прилавки новогодней ярмарки. Она касается фасадов старинных зданий, ёршика зелёной травы газонов, затёртых камней мостовой, острых шпилей соборов, сверкающих труб и больших красных барабанов балканского оркестра, в котором каждый музыкант стремится выразить только себя, не обращая внимание на мелодию и общий ритм. И кажется, что лишь чудом эта музыка обретает гармонию на фоне света и тени, улыбок и задумчивых взглядов, грусти и радости, жарких углей, на которых готовятся сладкие калачи, и морозного ветра, заставляющего поднять повыше воротник. Зимнее солнце хочет быть ближе к этой выражающей только себя саму жизни, и потому оно не поднимается высоко.
Category Archives: Игра
Зимнее солнце
Дым из печных труб
Вчера вечером дым из печных труб прижимался к земле, хотел обнять её или удушить. Может, просил о чём-то, а может, предлагал то, что мог предложить – всего себя, как есть, без остатка. Он клубился в жёлтых пятнах света под фонарями. Он ложился на влажные булыжники мостовой. Мы шли по улице и чувствовали, как он забирался к нам в волосы, за воротник, как пропитывал собой шарфы и перчатки. Подумать только, ему зачем-то понадобились наши перчатки!
Мы не противились, да и как это было возможно. Прямо от Кафедрального собора пошли по улице Харамбашичева в сторону Кера. Этой улице к лицу туман вперемешку с дымом, сколько загадочных историй скрывается за этими серо-фиолетовыми кулисами. Но оставив эти истории времени – они ведь его актёры, пусть репетируют – мы повернули на Делничку.
Вот он, этот дом с барельефом из двух ликов, тёмного и светлого. Случайно или нет, на улице Делничка отделяется свет от тьмы? Рядом «Мали отель» с закрытым двориком, в котором царит тишина, и только когда разговорчивым венграм не спится, она пугается и прячется под высокими голубыми ёлками. Мы жили в этом отеле, знаем, как прячется тишина. А когда она спряталась, то кто может защитить тебя от шума? Может, дым из печных труб?
В туманном районе Кер мы искали дом, где живёт Аня. Последний этаж, два мансардных окна, это всё, что нам было известно. Может, этот дом, может, тот, на самом деле, это было совсем не важно. Когда чувствуешь мгновение, то разве обращаешь внимание на время, в котором миг теряет себя, как капля в реке? Остановившаяся река затапливает луга, остановившееся мгновение наполняет душу через край. И уже не надо ничего искать.
Вечерние улицы, размытые туманом многоточия фонарей и дым из печных труб, закрашивающий все яркие пятна широкой и мягкой кистью. Мы были частью этого вечера, такой же временной, как и он, потому что сегодня уже наступил новый день, и он выдался солнечным, ярким, ветреным. Совсем другая игра, и как будто совершенно другие актёры! Вот и спрашивай теперь дым, куда же он подевался. Неужели остался весь в наших пропахших им перчатках?
Языки Суботицы
Этот город заставляет меня прислушиваться. К голосам его жителей, половину из которых, говорящих на сербском, я понимаю пока лишь в общем, а другую половину, говорящих на венгерском, не понимаю совсем.
Незнакомая речь привлекает внимание. Не понимая значения слов, я всё же вслушиваюсь и стараюсь понять – тон, настроение, смысл. Сербский язык – это перекаты камней в бурной речке, слова звонкие, яркие, как будто сверкающие на солнце. Славянский язык, да, но какая экспрессия! Русскому человеку, с его привычкой говорить вяло и не разделяя слова между собой, надо сильно постараться, чтобы его повседневная речь звучала бы также выразительно. Сербы часто напоминают мне итальянцев. Как-то два серба разговаривали, стоя на тротуаре, так пришлось обходить их по проезжей части, так широко они жестикулировали.
Венгерский кажется мне языком Муми-Троллей, каких-то волшебных персонажей. Буквально одна фраза на венгерском, услышанная на улице, тут же переносит меня в сказку – причудливый домик на лесной опушке, вокруг высокие ёлки, в которых ухают горлицы, запах диковинных цветов. Впрочем, это реальный городок Палич, в 8 км от Суботицы. Там действительно много таких домов.
Итак, я прислушиваюсь и, не зная языков этого города, понимаю его лучше, чем могла бы подумать. Звон колоколов, шум ветра в густых кронах деревьев, звуки дорог и пение птиц – Суботица разговаривает со мной многими языками. Но самое близкое общение происходит незадолго до рассвета, когда цикады уже уснули, а машины ещё не проснулись. Тогда мы переходим на язык тишины и с чутким вниманием слушаем друг друга.
Утро середины августа
Утро середины августа пахнет осенью – тонко и томно, пока что намёками. Чуть прозрачней воздух, чуть больше сухих листьев под ногами. Чуть розовее рассвет на слегка побелевшем небе.
Утро середины августа пахнет духами. К обеду они уже выветрятся, а пока насыщенным шлейфом тянутся за красивыми женщинами – сладкие ароматы растаявших несбывшихся снов.
Утро середины августа принадлежит городским голубям, слетающимся к голубому фонтану. Они пьют прохладную воду и умываются брызгами, а потом взлетают над городом и видят, как шум делового дня поглощает ароматы раннего утра.
Тёмная комната
Вот что бывает, когда после перерыва в два месяца выпьешь чашечку эспрессо )
Кофе – как тёмная комната, которая всегда где-то есть, но не хочется лишний раз заходить туда. И не потому что там сыро или страшно, напротив, эта тёмная комната как сказочный чулан, будоражащий воображение. И чем реже заходишь в неё, тем сильней впечатления.
В тёмную комнату кофе я не заходила около двух месяцев, но вчера он оказался очень гармонично вписан в жаркий августовский день и уютное кафе на выложенной брусчаткой улочке старинного южно-венгерского городка.
Первый же глоток с откликом буквально в несколько секунд вызвал тяжесть в области третьего глаза и слегка притормозил ясность потока входящей информации. Это был первый шаг в тёмную комнату. Последующие шаги сделали более доступным опыт внутренних ощущений, но затем смешали их с внешними.
Я шла по каменным ступеням, и каждая чётная ступень вела вверх, а каждая нечётная – вниз. Как свой собственный, я чувствовала живой пульс некрашеных стен и долгое дыхание зашторенных окон.
Тёмная комната поддразнивала: «Давай, открой ещё одну дверь!» Я человек не из пугливых и, нащупав в темноте тяжёлый прохладный засов, с силой потянула его вправо. Бабочка вспорхнула откуда-то слева, трепещущий ветерок от её крыльев коснулся моего лица. Массивная дубовая дверь открылась, и яркий солнечный свет жаркого дня моментально вернул меня за столик кафе южно-венгерского городка.
Часы на ратуше отбивали двенадцатый час третьего августа шестнадцатого года второго тысячелетия.
Будущее прошедшее
Потерявшее зелень, высохшее до корней, оно спряталось в шелестящем облаке молодой листвы соседних деревьев, встретивших лишь третий июль своей жизни.
Сухое дерево – прошедшее время, усталость воспоминаний, выцветшее с годами лето. И вечное небо – единственный собеседник, готовый выслушать и понять.
Но что это? Случилась гроза. Как будто бы сам Господь огненной дрелью сверлил в небосводе дыры, в которые прорывались молнии.
Как объяснить, что одна из них, минуя сеть электрических проводов, обойдя молодые побеги, ударила точно в сердцевину сухого ствола, и он загорелся – вдохновенно, дерзко и ярко.
Языки пламени устремились ввысь, обратно туда, откуда лет сто назад пролилась та влага, что напоила семя, из которого выросло дерево.
Примчались пожарные, потушили огненный столб. И всю ночь потом капли дождя рассказывали прошедшей грозе истории будущих всходов.
красные маки
Мы хотели зайти на территорию автовокзала с той стороны, где заезжают автобусы. Шлагбаум был поднят, поэтому мы заметили его, только когда он с силой опустился на нас.
И почти в этот же момент неподалёку раздался смех. Нет, не просто смех, а река смеха, шумящая на крутых горных спусках и влекущая за собой разноцветную гальку, которая искрится и перекатывается на солнце.
Мы оглянулись – женщина в ярком платье и с сумкой, украшенной блёстками, смеялась во весь голос и не могла остановиться.
В окнах пятиэтажек играли лучи вечернего июньского солнца, в небе носились неугомонные ласточки, далеко в синей выси сияла точка летящего самолёта… Сторож выбежал из своей будки, чтобы отругать нас, а она всё смеялась и смеялась, и большие красные маки, вышитые на её платье, колыхались так живо и были такими настоящими.
Немного джаза в холодной воде
Пузырьки воздуха и танцующие искры света скрываются в спокойной воде, пока не начинает звучать джаз. Что вы делаете, обгоняющие друг друга ноты, иронично подмигивающие и, как пузырьки газировки, щекочущие, но не носы, а серьёзные умы публики? Разве публика хочет быть несерьёзной? А этот вокал, то уводящий в грусть, чтобы показать, как гармонично в ней чувствует себя радость, то приглашающий улыбнуться и увидеть, как улыбка приоткрывает лёгкую завесу грусти.
Эмоции подвижны. Они как пузырьки воздуха, которые стремятся во что бы то ни стало выразить себя, импульсивно и страстно выпрыгнув из бокала. Да только неведомо им, что покинув привычное уютное лоно, они совсем потеряют себя, объединившись с новой стихией – невесомым, проникающим во все уголки пространства воздухом, который танцует и вибрирует в неожиданных импровизациях и музыкальных темах, оставаясь при этом беспристрастным и лёгким.
Пожалуйста, маэстро, ещё немного джаза…
Суботица в фильтре
Приглашаю в небольшую фотогалерею Суботицы 15 кадров в фильтре Lo-Fi. Вы спросите, зачем нужен фильтр? Так или иначе, человек на всё смотрит через свои фильтры восприятия. А в данном случае это всего лишь фильтр Инстаграма. Мне стало интересно взглянуть на любимый город под таким углом и увидеть что-то новое, не замеченное раньше. Но в любом случае, Суботица остаётся такой, какая она есть, независимо ни от каких фильтров.
Зелёная палочка
В этот раз мы оставили машину в Грумантах и пошли к Ясной Поляне через речку Воронку и дальше лесом – слева берёзовым, справа – смешанным. Берёзы высотой до самого неба, зáросли крапивы и пауки, раскачивающиеся на паутинах. Шли наугад, не догадываясь, куда выведет нас дорога.
Дорога вывела неожиданно к невысокому, поросшему изумрудно-зелёной травой холмику. Тишина вокруг такая, что не слышны даже разговоры людей, стоящих неподалёку. Тишина просто как свойство пространства, как свет или воздух. Я бывала здесь уже столько раз, но не чувствовала её так явственно. Этот холмик на полянке у оврага – могила Льва Николаевича.
Именно здесь Толстой завещал похоронить его, на месте, где он, будучи ребёнком, искал зелёную палочку, на которой написана тайна, как сделать всех людей счастливыми, где с другими детьми он играл в «муравьиное братство», в котором все любят друг друга и всем хорошо вместе. «Мы называли это игрой, а между тем всё на свете игра, кроме этого», – писал Толстой.
Присев на скамейку, я стала слушать голоса людей, идущих по дорожке к зелёному холмику. «И вот их всех отчислили из института…» – женский голос становится тише и сходит на нет. «Я и говорю, что все её проблемы надуманные», – девушка не закончив мысли замолкает. «Да я на этой Лысой горе две лыжи сломал», – эмоции мужчины стихают, а остатки его слов уносит лёгкий порыв ветра. Все слова здесь растворяются, как соль в воде, образуя насыщенный настой тишины.
Мы поднялись, чтобы идти обратно густой чащей леса, и задержались ещё на минутку посмотреть на яркие блики солнца, которые пробивались через танцующие на ветру листья. И вдруг тишину прорезали слова женщины, обращённые к её молчаливому спутнику: «Вот лежит он в своей усадьбе без креста и без цветов, ну как же так можно?» В голосе была слышна досада…
Слишком проста истина, чтобы можно было её объяснить. Слишком наивен гений, чтобы мудрствующий ум смог понять его. Слишком невинна игра, чтобы увидеть в ней суть самой жизни.
И вот снова лес, справа берёзовый, слева смешанный, впереди речка Воронка и деревня Груманты. Удивительные места, где до сих пор лежит волшебная зелёная палочка. Найдёшь её и узнаешь секрет счастья и мира для всех людей.
Свежие комментарии